| |||
|
|
ВЫПЬЕМ, БРАТЦЫ, ЗА РУБЦОВА...
У матросов нет вопросов. Я, наверно, не матрос… Почему мы смотрим косо на того, кто в небо врос? Печка в плитке изразцовой затмевает дымом свет. Выпьем, братцы, за Рубцова – настоящий был поэт! Был бы бездарью – и ладно. Их, родимых, пруд пруди. Угораздило ж с талантом жить, как с лампою в груди - Жгла она зимой и летом, так, что Господи спаси! - А без этого поэтов не случалось на Руси. Сколько пользы в папиросе? Много ль счастья от ума? Поматросил жизнь и бросил. Или бросила сама? Пусть он жил не образцово, кто безгрешен, покажись! Выпьем, братцы, за Рубцова, неприкаянную жизнь. Злое слово бьет навылет, давит пальцы сапогом. Эй, бубновые, не вы ли улюлюкали вдогон? До сих пор не зарубцован след тернового венца. Выпьем, братцы, за Рубцова поминального винца… Тяжесть в области затылка, да свеча за упокой. Непочатая бутылка, как кутенок под рукой. Старый пес изводит лаем. Хмарь и копоть на душе. Я бы выпил с Николаем. Жаль, что нет его уже. КОЛОКОЛЬНАЯ И КАНДАЛЬНАЯ... Русь великая, Русь дремучая, Ты и любишь так, словно мучаешь - Ноги стражников и острожников Зацелованы подорожником. Но над пропастью, или в пропасти, Мужики не мрут здесь от робости - Хоть с метелями зло метелятся, Но рубахой последней делятся. Бесшабашная и мятежная, Даже в радости безутешная, Покаянная доля пьяная, Да и трезвая - окаянная. Колокольная и кандальная, И святая Русь, и скандальная, Не обносит судьбой пудовою - Ни медовою, ни бедовою. И морозные сорок градусов То ли с горя пьем, то ли с радости - На закуску капуста хрусткая Да протяжная песня русская. И не важно даже - про что поют, Если душу песнями штопают. Пусть лишь звонами, Русь, да трелями Будет сердце твое прострелено. Пусть сынов твоих искушает бес, В их глазах шальных синева небес, Пусть судьба твоя - ношей тяжкою, Чист нательный крест под рубашкою... ДЕФИЛЕ ПО ЗООПАРКУ ПОДШОФЕ... Дефиле по зоопарку. Подшофе, Музыкально выражаясь – форте пьян, Я присел за столик летнего кафе, Насмотревшись на зеленых обезьян. Заказал и черри бренди, и халвы. В обрамлении решетчатых оправ Плотоядно на меня смотрели львы, Травоядно на меня взирал жираф. Душный вечер недопитым черри пах. Я, сказав официантке данке шон, Слушал мысли в черепах у черепах В толстый панцирь спать залезших нагишом. Ощущал себя то мышью, то совой, Старым буйволом, забитым на пари, То стервятником, что грезит синевой, Где со стервой своей первою парил. Оплетала прутья цепкая лоза, Винторогий козлик блеял о любви. Его желтые печальные глаза Вызывали дежавю у визави... Громыхал оркестрик жестью «ля-ля-фа». Мой сосед, искавший истину в вине, Подмигнул мне через стол: «Шерше ля фам»? Я подумал… и пошел домой к жене. АЛЬМАНДИНЫ ДЛЯ ЛЮБИМОЙ Вот уже который год по пути нам. Для тебя души огонь шевелю я, Подарить хочу на день Валентинов Альмандины из долины Вилюя. Купим домик в деревушке под Нарой. Не поедем больше на Тенериф мы. И Трабзон, и Хургада, и Канары Надоели, как глагольные рифмы. А под Нарой соловьи языкаты. И река там – будто к Богу дорога. И такие полыхают закаты, Что с ума свели бы даже Ван Гога. Что еще тебе сказать, дорогая? Греет взгляд твой цвета перечной мяты. За тебя поднял бы всех на рога я, Да рогами обделила меня ты. Открываю я бутылку кампари, Надеваешь ты халат с капюшоном. Нам с тобой не надо шумных компаний, Потому, что и вдвоем хорошо нам. НЕ ПОКИДАЙ МЕНЯ Веселый ангел миражи Рисует гвоздиком. Комета небо сторожит, Виляя хвостиком. Там у галактик рукава С каймою вышитой, А тут по маковку трава – Куда уж выше-то! Нам это поле перейти Бок о бок выпало. Я весь репейник на пути Руками выполол. Осталась только лебеда Неистребимая, Но ты меня не покидай, Моя любимая! Над синей крышею дымок И стол под сливою - Старался сделать я, как мог, Тебя счастливою. Чтоб путеводный свет не гас - В ночи бы выручил, Я «Отче наш», как Отче нас, На память выучил. Синицей теплою в руке, Ручным ли соколом, Не важно как, не важно кем, Я буду около. Какая б ни была беда, Тебя не брошу я. И ты меня не покидай, Моя хорошая. В КУЩАХ ЛИЧНОГО ЭДЕМА (ДАЧНОЕ) Хорошо, забыв о вьюгах, Окунуться в летний зной, Мысли пивом убаюкав, Проводить свой выходной Изваянием Родена С пахитоскою в руке, В кущах личного Эдема - В допотопном гамаке. Разве это не награда - Созерцать весь Божий день Тонкой кистью винограда Нарисованную тень, Не гонять на шестисотом С валидолом за щекой, А наперстком шести соток Пить божественный покой. Солнца мятная настойка, Воли праздничный кумыс Упоительны настолько, Что всему даруют смысл - И сирени у калитки, И герани на окне, И несуетной улитке, И подвыпившему мне. Спелый плод в мои ладони Золотая алыча Снисходительно уронит С августейшего плеча. И сорочьим донесеньем Разлетится весть окрест, Что за это воскресенье Я воистину воскрес. РУССКАЯ ТУМБАЛАЛАЙКА (ТУМБАЛАЛА С ВЕЩЕЙ ПТИЦЕЙ ЗА ПЛЕЧОМ...) Желтые листья швыряя на ветер, Осень сдружилась с кабацкой тоской. В небе звезда непутевая светит. В поле бубенчик звенит шутовской. Боже, мой Боже, скажи почему же Сердцу все хуже с течением дней? Путь наш становится уже и уже, Ночи длиннее, дожди холодней. Мир не пружинит уже под ногами, Темных окрестностей не узнаю - Это костры погасили цыгане, И соловьи улетели на юг. Мед нашей жизни то сладок, то горек. Жаль, что не много его на весах. Так не пора ли, взойдя на пригорок, Руки раскинув шагнуть в небеса… Или водицы студеной напиться И до конца не жалеть ни о чем... Пусть бережет меня вещая птица - Жареный русский петух за плечом. Ну-ка, давай-ка, дружок, подыграй-ка, Чтобы в печи не остыла зола: Русская тумбала, тумбалалайка, Тумбалалайка, тумбала-ла!.. СНЕЖНЫЙ РОМАНС Стежка дорожная, снежная, санная, Вдаль убегает, звеня, Где моя милая, нежная самая, Ждет не дождется меня. В маленьком домике с желтою лампою Дверь приоткрыта в сенцах. Старые ели тяжелыми лапами Снег обметают с крыльца. Печка натоплена, скатерть расстелена, В чарку налито вино... Что ж ты, любимая, смотришь растерянно В белую тьму за окно? Ночью недужною, вьюжною, волчьею, Над безымянной рекой, Смерть я не раз уже видел воочию, Даже касался рукой. Но не печалься об этом, красавица, Стихнет метель за стеной! Пусть ее беды тебя не касаются, Дом обходя стороной. Я не такой уж больной и беспомощный, Вырвусь из цепкого льда, И объявлюсь на пороге до полночи… Или уже никогда. ШАГАЕТ СЛОНИК ПО КОМОДУ... Тихой сапою с неба скатилась звезда. И, как слоник на пыльном комоде, Я неспешно шагаю не знамо куда - Неказист, неуклюж, старомоден. А на том берегу беспробудного сна, Где не велено петь коростелям, Уж и баньку помыли, и печь докрасна Раскалили, и скатерти стелят... Но смирительный ворот последних рубах Не затянут на горле покорном, И метели, пока что, хрустят на зубах Восхитительно-снежным попкорном. Расчехлить бы гитару, да выпить "по сто" Без натужных речей и прелюдий. Пусть, как воблу, подвяленной мордой о стол Жизнь нас бьет - значит, все-таки, любит! Пусть у грешной души все бока в синяках - Не в чужих же перинах помяты! И бумажный журавлик надежды в руках Дразнит запахом лета и мяты... БАЛЛАДА О ТРОИХ Когда страна еще ходила строем И все читать умели между строк, На пустыре сошлись впервые трое, Деля по братски плавленый сырок. Мы что-то возводили, водружали И снова разрушали впопыхах, А трое каждый день "соображали" За гаражами в пыльных лопухах. Несуетное это постоянство, Пока другие расшибали лбы, Преображало маленькое пьянство Во что-то выше века и судьбы. Менялась власть, продукты дорожали, Казалось, все трещит на вираже!.. И только трое - там, за гаражами - Незыблемыми виделись уже. Вот и сегодня, в шелковой пижаме, В окошко глянет новый печенег, А трое, как всегда, за гаражами Несут свой караул, закоченев. Пусть их имен не сохранят скрижали И троица не свята, но, Бог весть, Спокойно засыпайте горожане, Покуда трое пьют за гаражами, Хоть капля смысла в этом мире есть. ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ Поминальную чашу осушим Над землей, где зарыты таланты. Вспомним тех, чьи мятежные души Мы вперед пропустили галантно. Помолчим. Все равно не напиться Философским течением буден. Постоим. А куда торопиться? Все мы там своевременно будем. Пахнет пыльным цветком валерьяны Нескончаемый марш на погосте. Что ни день, в оркестровые ямы Мир бросает игральные кости. Но молчат не имущие сраму Новоселы кладбищенских линий – Бренных тел опустевшие храмы, По кресты утонувшие в глине. И смахнув со щеки аккуратно Горечь слез, набежавших невольно, Неохотно уходим обратно В жизнь, которая делает больно, Где рекламой кипит мегаполис, Семь грехов предлагая любезно, Где любовь, как спасательный пояс, Нас с тобой удержала над бездной... НОЧНАЯ МЕЛОДИЯ Футляр тисненой кожицы работы Бенвенуто - В нем ловких стрелок ножницы бегут, стригут минуты. В мешок дырявой памяти, как строки завещания, Летят они, а маятник им машет на прощание. А мы с тобою, будучи не очень-то уверены, Что до разлуки будущей нам сотни лет отмерены, Закрыли двери на засов, измяли кринолины... Ах, не было таких часов во времена Челлини! Я, опьяненный жаром плеч атласного свечения, Задул пожары желтых свеч и времени течение... Диван пружинами гудит, кружит, как плот нагруженный… Я охраняю на груди покой моей жемчужины… Какая музыка в ночи, какое наваждение - Во мне мелодия звучит Эпохи Возрождения! *** У надменной Вселенной изысканно холодны руки, Не согреть их ни яростным звездам, ни углям Аида. Миллиардами лет в этом мире копилась обида, Заполняя дырявый кувшин на божественном круге. Так на что мы надеемся, сидя на кухне за чаем, Обнимая друг друга, и глядя в бездонную полночь, Где кричит, заблудившись, бездомная «скорая помощь», И молчит телефон, на звонки больше не отвечая?.. Черным крепом задернуто небо и тьмою кисейной. Но так хочется верить наивным пророчествам Ванги, Что однажды с рассветом на землю опустится ангел, И оттают молочные реки и берег кисельный. Мы не вечны, но тем и бесценны любимые руки, И та странная ночь, и тот чай с ароматом лимона, И то время, когда со стены мы снимаем «Кремону» И поем про дырявый кувшин на божественном круге. Безмятежно, как боги, взирая в бездонную полночь, Обнимаем друг друга у самого звездного края, Где незримые силы седыми мирами играют, И беспомощно плачет бездомная «скорая помощь»… ФЕВРАЛЬ Ни тебе цыганской радуги, Ни веселого шмеля – От Елабуги до Ладоги Поседевшая земля… Но не все стоит на месте. И Больше веры нет вралю, Продувной и скользкой бестии, Пустомеле-февралю. Пусть и звонкая от холода, Заоконная тоска Словно молотом отколота От единого куска. Но под снежными заносами, Попирая все права, Изумрудными занозами Пробивается трава. Не грусти, душа-наставница, Я не в теле, но живой. Ничего со мной не станется От метели ножевой. Промороженная выжженность, Синий иней на столбах… Среднерусская возвышенность, Среднерусская судьба… ЗЕМЛЯНИЧНАЯ ПОЛЯНА Озеро. Песок. Осока. Ягод полон туесок. Прокатилась капля сока По щеке наискосок. Мокрый занавес тумана Оторвался от воды. Тихо. Сонно. Рано-рано. На поляне я и ты. Над поляной ветер пряный. Солнца краешек встает. Птичий бог, рассветом пьяный, Что-то дивное поет. Куст рябины у ложбины Опоясан ниткой бус. Земляника губ любимых Изумительна на вкус! ВОСХОД В ОХОТСКОМ МОРЕ На море все восходы превосходны! Животворящ зари гемоглобин, Когда под звук сирены пароходной Всплывает солнце из немых глубин И через шторм и злые крики чаек, Сквозь скальпельный разрез восточных глаз Тепло, по-матерински изучает Пока еще не озаренных нас – Невыбритых, усталых, невеликих – Сочувствует и гладит по вихрам... А мы лицом блаженно ловим блики, Как неофиты на пороге в храм. ...Пусть за бортом циклон пучину пучит, Валы вздымая и бросая ниц, Пусть контрабандный снег лихие тучи В Россию тащит через сто границ, Наш траулер (рыбацкая порода), Собрав в авоську трала весь минтай, Царю морскому гордый подбородок Нахально мылит пеной от винта! УЛИЦА ПОБЕДЫ, ДОМ 8 Картошка с луком, кисель из ревня, Стоит над лугом моя деревня, Кругом природа, как чудо света, А вот народа, считай, что нету. Был дядя Коля – пропал в Анголе. Был дядя Ваня – убит в Афгане, А нынче Вовка погиб у Нинки… Налейте водки, у нас поминки! А что мы ждали – бальзам, да мирру, Раз принуждали кого-то к миру? Держава станет сильнее что ли, Без дяди Вани и дяди Коли? В сарае куры, в телеге кляча, Мужчины курят, а бабы плачут. У нас тут вольно, кругом природа… Но больно мало уже народа. А, впрочем, брат, потому и вольно, Что мы еще побеждаем в войнах. Стакан граненый накрыт горбушкой… Поджарь, Матрена, нам ножки Буша! ОДИНОЧЕСТВО Одинокий дед Кирилл В клетке из бетона Поздним вечером курил Трубку телефона. Дым бежал по проводам, Мерил жизнь шагами, По пути встречаясь там С длинными гудками. Он хватал их за грудки, Требуя ответа. Долговязые гудки Отвечали: «Нету... Нету дома никого, Ни души, ни тела»... Кроме деда самого Всех судьба отпела. Не отпетый старичок Зажигает свечи, Курит горький табачок, Ожидая встречи. Не зовите его в храм Господу молиться, Лучше дайте двести грамм Утром похмелиться. ПОД ЛУНОЮ ЛЕДЯНОЮ Не тоскою городскою, Не Тверскою воровскою – Тишиною и покоем Дышит небо над Окою. Подмигнул далекий бакен. Слышен сонный лай собаки. Эхо между берегами Разбегается кругами. У реки сегодня течка. Вот заветное местечко, Где она волною чалой Прижимается к причалу, Подойдя волной седою, Нежит берег с лебедою, А волною вороною Обегает стороною. Я, наверно, очень скоро Позабуду шумный город, Навсегда закрою двери И, покинув дымный берег, Через омуты и травы Уплыву на берег правый Неземною тишиною Под луною ледяною… КОЛОКОЛ Молодой нахал языком махал, В небесах лакал облака. Медный колокол, бедный колокол – Все бока теперь в синяках. Не из шалости бьют без жалости, Тяжела рука звонаря… Пусть в кости хрустит, коли Бог простит, Значит, били тебя не зря. От затрещины брызнут трещины, Станешь голосом дик и зык. Меднолобая деревенщина, Кто ж тянул тебя за язык? Из-под полога стянут волоком, Сбросят олуха с высока. Бедный колокол, медный колокол, Домолчишь свое в стариках... Отзвенит щегол, станет нищ и гол – Пощадить бы ему бока, Но грохочет в полнеба колокол Раскалившись от языка! Суп фасолевый, шут гороховый, Флаг сатиновый на ветру, С колоколенки на Елоховой Звон малиновый поутру... АМУЛЕТ Солнце грело вполнакала. Ветер дул издалека. Небо низкое лакало Из Байкала облака. Компас врал и куролесил, Показания менял, И меня по редколесью Как худую вошь гонял. Все напасти пересилив, Перессорившись с судьбой, Я насквозь прошел Россию, Чтобы встретиться с тобой... Выдам черту закладную За волшебный амулет, Чтоб от бед мою родную Уберег на много лет. Чтобы, как деепричастье По пятам за запятой, За тобой ходило счастье На цепочке золотой. О ПРИРОДЕ ВЕЩЕЙ Миллиардами лет всем стрельцам вопреки, Ходит тучный телец возле млечной реки – Между звездных болот на вселенских лугах Он у Бога с руки наедает бока. А у нас на земле ты родился едва, Как уже поседела твоя голова, И с вопросом никак не сойдется ответ, Для чего нас из мрака призвали на свет? Для чего было звездами тьму засевать, Если нам не придется на них побывать? Если смерть в этом мире в порядке вещей, Для чего же тогда мы живем вообще?.. То ли чашею смысла обнес нас Господь, То ли смысла и было всего на щепоть, И мы правы, когда за любовь во плоти По заоблачным ценам готовы платить? Или просто природа вещей такова, Что Всевышний, даруя влюбленным слова, Их устами пытается песню сложить, Ту, которая сможет его пережить. ВАЛДАЙ У берез косы русы, Ноги белые босы, Васильковые бусы На высоких покосах, Где заря-ворожея Капли талого воска Обронила в траншеи Муравьиного войска. Я тебя обнимаю Под валдайской рябиной, Перед небом и маем Нарекая любимой. И звенящие травы, Словно волны напева, Поднимаются справа, Расстилаются слева. Срубы древних церквушек, Крест, парящий над чащей... Родниковые души Здесь встречаются чаще. И ржаные дороги Преисполнены сути Словно вещие строки, Или линии судеб. ВЕЧНЫЙ ГОРОД Каждым кирпичиком вечного города помнит столица Каждую капельку, каждую ниточку красных дождей, Время кирзовое, стяг кумачовый, гранитные лица, Медную музыку, поступь чугунную старых вождей. Бремя свободы столичные жители знали едва ли. Кто-то ступал по паркетным полам, как по стали ножа, Кто-то считал свои тусклые звездочки в полуподвале, Тщетно надеясь подняться по жизни на пол-этажа. Гордые беды и бедные радости комнатки тесной. Стены картонные. Плиты бетонные. Майский парад. В маленьком дворике простыни сушатся ночью воскресной. Песни застольные. Слезы невольные. Крики «ура». Взяли столицу кремлевские ели в ежовые лапы. Били куранты, державною стрелкой наотмашь рубя. И чередою избитые истины шли по этапу, Каждому встречному за полцены предлагая себя… МОРЕ КАМНИ НЕ СЧИТАЕТ Где берет свое начало Притяжение Земли, От надежного причала Отрывая корабли? Берега как свечи тают, Злой волне подставив бок… Море камни не считает. Выше моря только Бог. Капитаны нервно курят, Светит красная луна, Корабли бегут от бури, Под собой не чуя дна. За кормою ветер злится, Безысходность души жжет… Море бури не боится. Море сил не бережет. О невыживших не плачьте, Не пристало плакать нам. Ломкий крест сосновой мачты Проплывает по волнам. В небе чайки причитают – Душ погибших маята… Море слезы не считает. Морю солоно и так. СМЕРТЬ МУЗЫКАНТА Колыма – и конец, и начало, Всех крестов не сочтешь, не увидишь. Столько всякого тут прозвучало И на русском, тебе, и на идиш... Тени призрачны, полупрозрачны, Силуэты неявны и зыбки, Под чахоточный кашель барачный Стылый ветер играет на скрипке И конвойным ознобом по коже Пробирает до дрожи, до боли... В эту ночь помолиться бы, Боже, Да молитвы не помнятся боле, Хоть глаза закрывай – бесполезно! Пляшут в памяти желтые вспышки… Или это сквозь морок болезный Злой прожектор мерцает на вышке? А во рту третьи сутки ни крошки... Заполярной метели бельканто... Но синкопы шагов за окошком Не пугают уже музыканта: Смертный пульс камертоном ударил, Громыхнул барабаном нагана, И буржуйка в органном угаре Заиграла концерт Иоганна, И заухали ангелы в трубы, И врата в небеса отворили... И его помертвевшие губы Тихо дрогнули: Аве Мария! В ОЖИДАНИИ ЖЕНЫ, УЕХАВШЕЙ В КОМАНДИРОВКУ Невпопад часы стучат, маятник качая, Две свечи кровоточат, стынет чашка чая. За спиною тишина – хрипло в ухо дышит, А любимая жена не звонит, не пишет. Воют волки за рекой. Эхо вторит глухо, Барабанит в дверь клюкой белая старуха. Небо с лунным фонарем в черный цвет окрашено. Где ж ты, солнышко мое? Отзовись, мне страшно! Или я сошел с ума на исходе ночи, Или пьяная зима за окном хохочет… Тонким лезвием ножа – холодок под сердце... Поскорее приезжай, помоги согреться! НА ОСЕННЕМ БАЛУ И проныра утка, и важный гусь Мне крылом махнули – и «на юга». Вот, возьму и наголо постригусь, Как леса на вымерших берегах. Дрожь осин – не блажь, и не просто «ню», Это бал осенний на срыве сил. Над Расеей всею, как простыню, На просушку Бог небо вывесил. Жаль, что солнца нет и тепло в облет. Наклонюсь напиться из родника, И... с размаху стукнусь лицом об лед. Да, ты, братец, тоже замерз, никак? Усмехнусь, и кровь рукавом с лица Оботру - не слишком ли рьяно бьюсь? Не ярыжник я и не пьяница, Но, как пить дать, нынче опять напьюсь. Поманю Всевышнего калачом: «Не забыл о нас еще? Побожись!» Я ведь тем и счастлив, что обречен Ежедневно биться лицом о жизнь. ТОБОЛ На Тоболе край соболий, а не купишь воротник. Заболоченное поле, заколоченный рудник... Но, гляди-ка, выживают, лиху воли не дают, Бабы что-то вышивают, мужики на что-то пьют. Допотопная дрезина. Керосиновый дымок. На пробое магазина зацелованный замок. У крыльца в кирзовых чунях три угрюмых варнака – Два пра-правнука Кучума и потомок Ермака. Без копеечки в кармане ждут завмага чуть дыша – Иногда ведь тетя Маня похмеляет без гроша! Кто рискнет такую веру развенчать и низвести, Тот не мерил эту меру и не пробовал нести. Вымыл дождь со дна овражка всю историю к ногам: Комиссарскую фуражку да колчаковский наган... А поодаль ржавой цацкой – арестантская баржа, Что еще при власти царской не дошла до Иртыша... Ну, и хватит о Тоболе и сибирском кураже. Кто наелся здешней воли, не изменится уже. Вот и снова стынут реки, осыпается листва Даже в двадцать первом веке от Христова Рождества. СЕВЕРНАЯ ПЕСНЯ Над Печорой ночь глухая Злым угаром из печи: Заскучали вертухаи, Лесорубы и бичи. И уже не понарошку Проклиная Севера, Под моченую морошку И печеную картошку Пьют с утра и до утра. А по небу над Онегой, Как разлившийся мазут, Тучи грузные от снега Черной ветошью ползут. И беспутная морока Укатала старый «ЗИЛ»... Ведь не всякий путь от Бога, А особенно дорога По архангельской грязи. Здесь не Ялта и не Сочи. Даже, скажем, не Чита. И народец, между прочим, Тем, кто в Сочи – не чета: Не архангелы, конечно, Пьют в архангельской глуши, Но по всем законам здешним Помогать таким же грешным Им - отрада для души. Аты-баты, все дебаты Прекращая до поры, Взяли слеги и лопаты, Разобрали топоры, Пошутили: «Ты ж не катер!», Приподняли целиком, Отнесли к надежной гати – И опять машина катит С ветерком и с матерком. И уже иной виною Ощущается гульба Там, где Северной Двиною Причащается судьба, Где любви на рваный рубль, А на тысячу – тоски, Где печные воют трубы, И гуляют лесорубы, Как по скулам желваки. НАПЕРСНИК Над Москвою, поверх воспаленных голов, С колокольных высот, из медвежьих углов, Ветерок задувает - ершист и горчащ От болот новгородских и муромских чащ. Это там еще теплится русская печь И звучит первородная вещая речь, И кремлевскую челядь не ставя ни в грош, Прорастает под снегом озимая рожь… И святой аналой пахнет свежей смолой, И лежит в колыбели наперсник малой - Его лепет пока еще необъясним, Но Отцовские чаянья связаны с ним. И восходит звезда над дорожным сукном, И деревья стоят как волхвы за окном, И звенит на морозе дверная скоба, Будто новый отсчет начинает судьба… СКРИПАЧКА Две чашки кофе, булка с джемом – За целый вечер весь навар, Но в состоянии блаженном У входа на Цветной бульвар, Повидлом губы перепачкав И не смущенная ничуть, Зеленоглазая скрипачка Склонила голову к плечу. Потертый гриф не от Гварнери, Но так хозяйка хороша, Что и в мосторговской фанере Вдруг просыпается душа. И огоньком ее прелюдий Так освещается житье, Что не толпа уже, а люди Стоят и слушают её. Хиппушка, рыжая пацанка, Еще незрелая лоза, Но эта гордая осанка, Но эти чертики в глазах! Куриный бог на длинной нитке У сердца отбивает такт, И музыка Альфреда Шнитке Пугающе бездонна так... ПЛАЧ ДЕРЕВЕНСКОГО ДОМОВОГО У некошеной межи Старый клен сутулится, Потянулись журавли В теплые места. Ни одной живой души — Опустела улица, Лишь колодезный журавль Улетать не стал. Заморочены быльем Нелюдимой вотчины Истощенные поля. Сныть из края в край. По деревне горбылем Ставни заколочены. Кто-то выбрался в райцентр, Кто-то сразу в рай. Самодельное винцо Пьется — не кончается, Вот и чудится порой Силуэт в окне. Выбегаю на крыльцо... Это клен качается, Да колодезный журавль Кланяется мне. ВРЕМЯ ОДНОРАЗОВЫХ СТАКАНЧИКОВ Нас отучили строить на века... Играет легкомысленный канканчик. Дешевый одноразовый стаканчик Безбожно портит вкус у коньяка. Соотнося величие с мошной, Мы сами одноразовы по сути – Пируя на пластмассовой посуде, О вечном рассуждать уже смешно. Подружка на ночь. Туфли на сезон. Коротких дружб заплечный груз не тяжек. И горизонты тряпками растяжек От взоров прячет город-фармазон. И бьют часы, и стрелками секут Не для того, чтоб о душе напомнить, А фаршем человеческим наполнить Бездонное зияние секунд. КОКТЕБЕЛЬ Офонарели города От крымской ночи. В ее рассоле Кара-Даг Подошву мочит. Душа готова пасть ничком, Но вещий камень Гостей встречает шашлычком, А не стихами. Лукавым временем прибой Переполошен. В него когда-то как в любовь Входил Волошин. Теперь здесь новый парапет, И пристань сбоку, И след на узенькой тропе, Ведущей к Богу. Высокий склон непроходим От молочая. И мы задумчиво сидим За чашкой чая. И теплой каплей молока Напиток белим. А молоко – как облака Над Коктебелем. …Друзья пришлют под Новый год Привет с Тавриды. И будет радоваться кот Куску ставриды. А нам достанется мускат Воспоминаний – Полоска теплого песка И свет над нами. Ты помнишь, как туда-сюда Сновал вдоль бухты Буксир, который все суда Прозвали «Ух, ты!»? Он, громыхая как кимвал, Кивал трубою, Как будто волны рифмовал Между собою. Итожа день, сходил с горы Закат лиловый. И тоже плыл куда-то Крым Быкоголовый… Пусть память крутит колесо, Грустить тебе ли, Что жизнь навязчива, как сон О Коктебеле. АНГЕЛ ИЗ ЧЕРТАНОВО Солнце злилось и билось оземь, Никого не щадя в запале. И когда объявилась осень, У планеты бока запали, Птицы к югу подбили клинья, Откричали им вслед подранки, А за мной по раскисшей глине Увязался ничейный ангел. Для других и не виден вроде, Полсловца не сказав за месяц, Он повсюду за мною бродит, Грязь босыми ногами месит. А в груди его хрип, да комья - Так простыл на земном граните… И кошу на него зрачком я: Поберег бы себя, Хранитель! Что забыл ты в чужих пределах? Что тебе не леталось в стае? Или ты для какого дела Небесами ко мне приставлен? Не ходил бы за мной пока ты, Без того на ногах короста, И бока у Земли покаты, Оступиться на ней так просто. Приготовит зима опару, Напечет ледяных оладий, И тогда нас уже на пару Твой начальник к себе наладит... А пока подходи поближе, Вот скамейка – садись, да пей-ка! Это все, если хочешь выжить, Весь секрет - как одна копейка. И не думай, что ты особый, Подкопченный в святом кадиле. Тут покруче тебя особы Под терновым венцом ходили. Мир устроен не так нелепо, Как нам чудится в дни печали, Ведь земля – это то же небо, Только в самом его начале. «АПОКАЛИПСИС» На седьмом ли, на пятом небе ли, Не о стол кулаком, а по столу, Не жалея казённой мебели, Что-то Бог объяснял апостолу. Горячился, теряя выдержку, Не стесняя себя цензурою, А апостол стоял навытяжку И уныло блестел тонзурою. Он за нас отдувался, каинов, Не ища в этом левой выгоды. А Господь, сняв с него окалину, На крутые пошёл оргвыводы. И от грешной Тверской до Сокола Птичий гомон стих в палисадниках, Над лукавой Москвой зацокало, И явились четыре всадника. В это время, приняв по разу, мы Упражнялись с дружком в иронии, А пока расслабляли разумы, Апокалипсис проворонили. Всё понять не могли — живые ли? Даже спорили с кем-то в «Опеле»: То ли черти нам душу выели, То ли мы её просто пропили. А вокруг — не ползком, так волоком, Не одна беда, сразу ворохом. Но язык прикусил Царь-колокол, И в Царь-пушке ни грамма пороха... Только мне ли бояться адского? Кочегарил пять лет в Капотне я, И в общаге жил на Вернадского — Тоже та ещё преисподняя! Тьма сгущается над подъездами, Буква нашей судьбы — «и-краткая». Не пугал бы ты, Отче, безднами, И без этого жизнь не сладкая. Может быть, и не так я верую, Без креста хожу под одеждою, Но назвал одну дочку Верою, А другую зову Надеждою. ПЕРО И ШЛЯПА С ВЫСОКОЙ ТУЛЬЕЙ... Перо и шляпа с высокой тульей - С бокалом кьянти в кафе на пьяццо Я восседаю на белом стуле И восхищаюсь игрой паяца. От звука флейты мороз по коже. Помилуй, Боже! Ну, как так можно! И я вельможен в камзоле дожа. И ты восторженна и вельможна. И пусть оратор я невеликий, Весьма далекий от абсолюта, Стихи под сводами базилики Звучат торжественнее салюта. Пусть пахнет тиной вода в канале, Волна смывает досаду: "Ладно, Все гондольеры, как есть - канальи, Зато влюбленным поют бесплатно!.." И мы едва ли уже забудем, Как нас Венеция целовала, Отогревала сердца от буден, И карнавалом короновала. НА ОКЕ До чего же ты Ока синеока! Нет другой такой - умри и воскресни! Мне б сюда переселиться и окать, Распевая окаянные песни. Я бы жил тут без подспудной печали: Чалил к берегу смоленую лодку, И в промокших кирзачах на причале С мужиками пил паленую водку. И звенела бы "гормошка с надрывом", Пострадавшая в душевном размахе. И стояла бы церква над обрывом, Будто совесть в домотканой рубахе. ПУТЕШЕСТВИЕ ПО МСТЕ Колокольня тянет в небо Позабытый Богом крест. Молоком парным и хлебом Пахнет на сто верст окрест. Одноногие деревья Спят как цапли на песке. Мы плывем через деревню На байдарках по реке. Огороды и сараи Поросли чужим быльем. Возле берега стирают Бабы грязное белье. Стала горькой папироса, Налилось свинцом весло- Нас течение без спроса В жизнь чужую занесло. Здесь никто у нас не спросит, Кто мы будем и куда - Нас течение проносит, Словно мусор, без следа. Остается только вечный Завсегдатай этих мест- Запах хлебный, запах млечный, Да еще нелегкий крест. ВРЕМЯ ОТЛИВА Томное пламя лениво играет в бокале кампари. Спелые звезды над сонным заливом горят благосклонно. Несуетливые волны отлива, как девочки в баре, В медленном танце свое обнажают соленое лоно. Бродят туристы прибрежной рокадой вдоль моря и суши, Смотрят на пальмы, на желтые мачты и туши баркасов. Пряные ветры ласкают им губы, а души им сушат Знойные страсти испанской гитары и стук маракасов. Как это странно, когда в иностранно-банановой чаще В сердце ударят зарядом картечи знакомые трели… Здравствуй, залетный, рязанский соловушка, братец пропащий! Как же я рад неожиданной встрече, мой милый земеля! Как ты бедуешь здесь, маленький гений, непризнанный югом, В серое тельце вместивший раздольную русскую душу? В этом крикливом раю попугаев, непуганых вьюгой, Песен березовых тихое таинство некому слушать... РУССКИЕ РЕКИ - УБЛЯ И ВОБЛЯ С какого вопля, судите сами, Пошло название речки - Вобля!.. Да и земля хороша в Рязани: Воткнешь оглоблю - цветет оглобля. А потрясенье берез осенних! А небо... Братцы, какое небо! Не зря ж тут жил хулиган Есенин. Жалею, сам здесь почти что не был. Так... Пару раз проезжал на "скором" - Глядел в окошко, трясясь в плацкарте. Зато под Старым гулял Осколом На речке Убля (смотри по карте). Вот где простор без конца и края, И как в Рязани до слез красиво. Хотя и жизнь далека от рая - В названьях скрыта земная сила!.. Читая "Русский народ загублен!" В газетах Дублина и Гренобля, Я вспоминаю про речку Убля С рязанским кукишем речки Вобля. ------------ * Река Вобля протекает около Рязани. ** Речка Убля - у Старого Оскола. ПРОЕЗЖАЯ МИМО САЛЕМСКОЙ ВЕДЬМЫ Дрожит устало Вечерний воздух, Домой скорее Добраться мне бы. Но отразились В асфальте звезды. И мой троллейбус Плывет по небу. Тычинке в пару Найдется пестик - Закон природы Универсален. У юной ведьмы На шее крестик, Стоит у бара И курит «Салем». В надбровных дугах Звон колокольцев – Идет охота За беглым взглядом, Играют пальцы, Мерцают кольца, Горчит улыбка Лукавым ядом. Но есть лекарства И от лукавства - Швейцар поодаль Стоит набычась – Он не подарит Тебе полцарства, Он сам охотник, А не добыча. А я и вовсе Иная птица, Меня троллейбус Проносит мимо. Усталый вечер Мазнул по лицам Неуловимо Осенним гримом. Кому направо, Кому налево, Моя ж дорога Восходит к трону – В воздушном замке Ждет королева, И чистит мелом Мою корону. МОЛЧАЛ КАМЫШ Отзвенев серьгою у Бога в ухе, Целовальник-август пошел на убыль, Но последней капелькой медовухи На прощанье все же согрел мне губы. Вслед за ним ушло вдохновенье пасек, Прохудилось небо, перо сломалось... А, казалось, вечность еще в запасе, Оказалось - это такая малость! Время хитрой сукой лежит на сене - Ни зиме - подругой, ни лету - братом, Колесят составы хандры осенней От любви - до ненависти. И обратно. И молчит камыш в пересохшей вазе - Не до песен, если уже изломан. Или это молчанье - и есть оазис, Неподвластный суетному и злому? СЕМНАДЦАТЬ МГНОВЕНИЙ ЗИМЫ Я люблю слушать солнечный блюз и небес благовест. На поминках зимы у столицы в петлице цветочек. Стали ночи и девичьи юбки намного короче, И мне видится плюс, где недавно мерещился крест. Сколько зим, сколько лет добирались мы к этой Весне? Очень жаль, что при жизни она не узнала об этом - Прозвенела веселой монетой и канула в Лето… Да и Лето сгорело вослед как в болезненном сне. Поползла желтизна по усталым прожилкам листа. Потянулась к курортным местам журавлей вереница. Только дом наш прижался к земле как подбитая птица, Неподъемную тяжесть крыла под дождем распластав. Ледостав говорливой реке замыкает уста. От креста до креста стелет скорбную скатерть дорога. Белым хлебом Зима кормит гордого Единорога. Ее снежная совесть, пока что, невинно чиста… Или зря мы греховным уныньем смущаем умы, В суете делим время на горькие дольки лимона? И сокровищем где-то пылятся слова Соломона: Все проходит. Пройдут и семнадцать мгновений зимы. И опять будет солнечный блюз и небес благовест. На поминках зимы у столицы в петлице цветочек. И опять будут ночи и девичьи юбки короче, И кому-то увидится плюс, где мерещился крест. ЧАСЫ Всё по часам - и плачешь, и пророчишь... Но, временем отмеченный с пелёнок, Чураешься и ролексов, и прочих Сосредоточий хитрых шестерёнок. Они не лечат - бьют и изнуряют. И точностью, как бесом, одержимы, Хотя не время жизни измеряют, А только степень сжатия пружины. И ты не споришь с ними, ты боишься - И без того отпущенное скудно! Торопишься, витийствуешь и длишься, Изрубленный судьбою посекундно. Спешишь сорить словами-семенами - Наивный, близорукий, узкоплечий, Пока часы иными временами И вовсе не лишили дара речи. В ЛИХОБОРАХ… В Лихоборах, в Лихоборах Тополиный пух как порох - Искру высеки! Но проходят дни негромко, Словно здесь у жизни кромка Или выселки. И деревья за домами - Будто долго их ломали Или комкали... И старухи из оконцев Сверлят взглядом незнакомцев С незнакомками... Всё под боком или рядом, Под надзором и приглядом - Во спасение! Лишь качнется где-то ветка, А уже несет разведка Донесение. Знает каждый в Лихоборах С кем гуляет дядя Борух - Нос горбинкою. Он у фельдшера ночует, А она его врачует Аскорбинкою. Он приходит пьяный в стельку, А она его в постельку - Пух да перышки. Все перины и подушки Её сирой комнатушки Лишь для Борушки! Столько боли на подоле... Не скупа ты, бабья доля, Непогожая! Опустила руки грузно И глядит с иконки грустно Матерь Божия. ПАСХАЛЬНОЕ Отложу я хлопоты под сукно И воздав пасхальному куличу, Потянувшись мысленно за окно, В кумачовых сумерках улечу. Проскользну за облако на закат, Огибая пряничный городок, Посмотрю на жизнь свою свысока, Ощущая гибельный холодок. Утонуло прошлое подо льдом, Еле виден призрачный палисад, То ли дым за озером, то ли дом, То ли кони в яблоках, то ли сад... Не осталось даже черновика Прошлогодних трав и кленовых строф – Что казалось писаным на века, Разметало копотью от костров. Но по небу катится не слеза – Что апрелю плакаться, смерть поправ? Он уже на кладбище снег слизал, Очищая место для новых трав. Заглянуть бы надо, поправить крест, Пусть стоит прямёхонько, не во лжи... А сегодня праздник: Христос воскрес! Хоть один у Господа заслужил... |
| вернуться на главную страницу |
| послушать песни на стихи Игоря Царёва |
| перейти на сайт matyuhin-songs.narod.ru |
