| |||
|
|
РАЗГОВОРЧИКИ В СТРОЮ
...Hе умею по приказу! Озирая жизнь свою, С детства помню эту фразу: – Разговорчики в строю! Где бы ни стоял – неважно – В центре или на краю, Слышал всякий, cлышал каждый: – Разговорчики в строю! Ритм хорея. Минипроза. Робость спицы в колесе. И улыбочка-угроза: – Что ж ты, милый, не как все...? Мысль и слово – по ранжиру. Кто-то рубль, а ты пятак… Но и городу, и миру Гoвopю я – нет, не так! Всё, что я люблю на свете, Славить что не устаю, Начинается вот с этих Разговорчиков в строю. Жанны Д`Aрк, и Галилеи, И удравший крепостной, И цари, кто посмелее, Общий нарушали строй. Возроптавши для начала, Брали жезл, перо, копьё – – и истoрия меняла Направление своё! …Страшный сон: cтоят, как мебель... Ровно головы торчат... Понимают – глуп фельдфебель... Понимают и молчат... БАЛЛАДА ОБ ОДИЧАНИИ Железными прутьями ночью в подъезде забили собаку. Был визг её дик и отчаян… Дичаем. За дверью – за каждой – там люди сидели, молчали И делали вид, мол, не видим, не слышим и не замечаем… Дичаем. А после, от крови подъезд очищая, Что плохо смывается, долго и нудно ворчали… Дичаем. На форуме славном ругалась наука По поводу возраста рода людского: – Нам три миллиона! – Нет! Пять миллионов! – А вдруг мы из космоса? Что здесь такого?! Недаром нам снятся полёты и звёзды! …И бил председатель по чашечке с чаем. Теперь вот дичаем. Дичаем! Вся лестница кровью окрашена. Дичаем от хамства – чужого и нашего. Дичаем, сминая друг друга в автобусах. Дичаем, вычерчивая на глобусах Пути для ракет, и дивизий, и крейсеров. Дичаем! – а это и страшно, и весело! А если дичаньем иной опечален, Пусть знает – ещё и не так одичаем! – А как же нам быть со стыдом и печалью? – Ну, снова ты лезешь, очкастый, с понятьями ветхими! – Кем вырастут дети, которых сегодня качаем? – Бойцами! орлами! – крутыми, спортивными, крепкими! – Бойцы без поэтов сбиваются в стаи. Что, снова на пальмы, а там уж и самок поделим? – Я, блин, не Спиноза! Откуда ж я знаю! Тем более мне до получки неделя… А, может, не всё так противно и глухо? А, может, даны испытания – свыше?! Железными прутьями ночью в подъезде убили старуху. Так тихо убили – и звука никто не услышал. ВАЛЬС С ЧУЖОЙ НЕВЕСТОЙ И всё не кончается лето… Разрублено время сплеча. Во тьме ресторанного света Блестит на невесте парча. Перчатка в кольце обручальном. – Прошу! Мне оказана честь... Я думал, вальс будет печальным, Как всё, что последнее есть. А он, сумасшедший, кружится, Ломая границы стены! И в белые полосы – лица Глазеющих со стороны! Прочь все! Нам и так мало места! Жених, ты не нужен, чудак! И шепчет чужая невеста, Что всё бы могло быть не так… И мне хохотать остаётся, На вальсе вплывая в беду, И если мотив оборвётся, Наверное, я упаду. Несёмся у грани, у края. Рука и в кольце мне легка. Чужая невеста. Чужая. Но вальс не окончен пока… В ГОДОВЩИНУ (Маме) Да, тайна, но не чудо… И в миллионы глаз Глядят на нас оттуда Покинувшие нас. Чем этот – много строже Их мир огней и стуж И xoть далёк, но всё же Не дальше наших душ. И в той безвестной дали За зыбкостью Земли. Мы их не потеряли, Но снова обрели. За белизною млечной Они вершат свой труд. Они нас помнят вечно И нас не предают, И пребывают с нами И завтра, и потом. Их видим – не глазами. Их знаем – не умом. Идут своей дорогой По призрачным цветам… Нас вместе с ними много, И мама тоже там. ДРУГИЕ ДЕТИ Про других детей послушать не хотите ли? Сочиняют, пап и мам рисуют маленькими… И директор сада вызовет родителей, И вздохнёт, спросив: – А мальчик-то нормальненький? В школе тоже им не сладко в окружении Классной кодлы, очень среднестатистической... …Математик сутки бьётся над решением, Обнаруженным в контрольной ученической. Не торопится к ним жизнь явиться сказкою, К ним, другим, совсем не каждый день обедающим. И редактор-графоман посмотрит ласково: – Нет, стихи ни в этом номере, ни в следующем… Но заплачет мир над книжкой-откровением! И когда столы в Стокгольме будут вкусными, Математик вспомнит – это ж тот, с решением!… А директор и редактор станут грустными. ЛОЗА (Ю. Арустамову) Перевесился через ограду В первой зелени, в нежной коре Тонкий стволик лозы виноградной, Заскучавший в тенистом дворе. Листвяной небогатой короной – нарушитель законных границ! – Он касался голов, и ладоней, И ветров, и закатов, и птиц. Он с утра выходил на работу, Он себя непрерывно растил, И душе моей близкое что-то Было в пульсе растительных сил. Небогатые первые грозди Воробьи расклевали потом… В нашу жизнь мы приходим, как в гости. Уходя – ничего не берём. Ни обнять, ни украсть, ни обрамить Этот мир, бесконечно большой… Ничего не берём – только память, Запасённую нашей душой. МЫ И НАШИ ГЕНИИ (Маргарите М.) Ах, эти Бахи, Ньютоны и Кафки! Каждый – как чуждой Вселенной осколок, К нам залетевший случайно... Для справки: Жизненный путь их обычно недолог. Гения тронь – зазвенят отголоски Детского стресса, страсти минутной – – фокусы дедушки Фрейда... Для сноски: Жить рядом с гением, оx, неуютно! Женщины, правда, к ним валят толпою! (Сереньким нам это очень обидно!) Но, если женится гений, – не скрою – Участь супруги его незавидна. Гений и выгода редко совместны: Смотрит на звёзды, а жизнь дорожает. Дети растут, чем кормить – неизвестно, Ну, а жена все рожает, рожает... Кто он – сей баловень чудных мгновений? Саженец странный средь поля людского? Божья ль усмешка: – Подумаешь, гений! – Или то самое Божие Cлово? ВЕСЬ КОРЧАСЬ ПОД БИЧАМИ СЛОВ... Весь корчась под бичами слов, Я напишу о том, Как дыбился телами ров, Как умирали в нём, Как холодна и как мертва Предутренняя тьма, Как пляшет девочка у рва, Сошедшая с ума. Я напишу про цепь людей С железом на груди, Про одного – он всех главней, Весь в чёрном, впереди. Я напишу, как чёрный тот, Слуга заплечных дел, Кривя в усмешке чёрный рот, На девочку глядел, Как выстрелом в багровый цвет Преобразилась тьма И как во тьму ушёл рассвет, Боясь сойти с ума... Я допишу свой горький стих, Зажгу огонь свечей, Налью – за мёртвых и живых, За мир без палачей. И пусть суда, что Бог вершит, Никто не избежит, Ho девочка во рву лежит. Лежит, лежит, лежит... СНАЧАЛА И ПОТОМ Антиэпиграф: "Быть может, всё в жизни лишь средство Для ярко-певучих стихов..." В.Брюсов, "Поэту". Сначала жить... Приходим я и ты, Кристаллизуясь, как крупинки соли, Из материнской нежности и боли И из крутой отцовской доброты. Сначала жить. Идти из тьмы на свет, Любой предел не числя невозможным. Быть в драке злым, а в споре осторожным И вдруг понять: на всё – ответов нет. Сначала жить. И в памяти держать, Как женщина смеялась и молчала, И чувствовать, что всех объятий мало, И ночь прикосновений приближать. Сначала жить. И, может быть, найти Себя в пересечении желаний. Виски седеют. Час уже не ранний. И ты давно с поклажей и в пути. Сначала жить. Не предавать друзей. Обман расслышать за высоким словом. Быть ироничным и к тому готовым, Что век твой прочих вовсе не длинней. Сначала жить – от книги и сохи, На "ты" с друзьями, Богом и Вселенной О жизни говорить – прекрасной, тленной! Сначала жить! И уж потом – стихи... А ЗНАЕТЕ, КАК ВЫЖИВАЮТ ПОЭТЫ?... (А. Ф.) А знаете, как выживают поэты В священнейшем городе нашей планеты? Как грузят шкафы и как это не сладко На сером исходе шестого десятка? А если однажды им денег хватает, То в Лод или в Хайфу билет покупают, Где друг благоденствует, ибо снять мог он Отдельную комнату, правда, без окон… Под сводом подвала грустя и хмелея, Два русских поэта, два старых еврея Читают стихи, выпивают помалу, И русское слово гудит по подвалу. В подвале оно благозвучно едва ли, И в мудрости многой есть много печали... В подвале оно не поёт, не лучится, Как ветку свою потерявшая птица. Тяжёлыми лицами в руки уткнутся: Ещё не забыть и уже не вернуться... А там, над подвалом, – высокое небо, Не давшее им ни покоя, ни хлеба. О ЛЮБВИ С ГЛАГОЛОМ "БЫТЬ" – Светает, – ты сказала, – посмотри… Я посмотрел. Был свет. И был он тонок. День выходил из домика зари, Как золотисто-розовый цыплёнок. Уже был звонок он и голосист И к нам стучался лапкой многолистой, И на стекле пластался каждый лист Изнанкой голубой и серебристой. Был новый день сродни скорее сну, Чем `яви утра, и, казалось, снится Нам ранний мир, где к каждому окну Прильнула вновь родившаяся птица. В любом луче, в касании любом, Которыми нас утро одарило, Всё было просто – солнце, ты, любовь, А главным было то, что это было. И "быть" – глагол предельной простоты – Нас делал повсеместными… Но всё же Я быть хотел с тобою – там, где ты Была, и есть, и завтра будешь тоже. ЯБЛОКО ПАДАЕТ СПЕЛОЕ... Яблоко падает спелое. В гавани спят корабли. Будто бы облако белое, Имя растает вдали. Ветка под ветром качается, Воспоминаний метель... Что-то всё время кончается – – жизнь, и любовь, и апрель. Всё это так... Но не хочется Знать, что пустеет стакан, Ждать – не сегодня ли кончится Наш невозможный роман? И не рассеять сомнения, И до скончания дней Чутко ловить мне биения В сердце любимой моей… Девять стихотворений о любви 1. СТИХИ ГАЛАТЕЕ Ocтaвь Пигмалиона, Галатея… Как манией, талaнтом одержим, У мрамора заоблачно немея, Земному он становится чужим. Он снова сны в холодной глыбе прячет, Как будто бы надеется опять Изведать богоданную удачу – Любовь из невозможного создать… Оставь его! Иди! Там ждут Афины. Там шумный мир. Hу, чтo жe ты? Иди! Сильны мужи и юноши невинны… Повелевай – округлостью груди, Капризом бёдер, зовом лона, властью Влечений, изгоняющих покой… Ночной жасмин благоухает страстью, И дышит влажным сумраком левкой, И роза зачарованно запела! Иди же, Галатея! ...А потом, Когда поймёшь – душа окаменела – Вернись для пробужденья в этот дом, Где нежность – не разменная монета, Где камню повелели – Оживи! – И где любовь есть продолженье света, А тело – продолжение любви, Где вишнями колышется аллея, Где за окном цикада голосит... Вернись к Пигмалиону, Галатея! Никто другой тебя не воскресит. 2. ТРИСТАН И ИЗОЛЬДА Где-то вдали декабрём зазвучало. Серый закат и холодный туман. Ворот плаща приподнявши линялый, Бродит по городу рыцарь Тристан. Дёргает ветер ажуры калиток. Палой листвой захлестнуло дворы. Кто же, о рыцарь, любовный напиток Пьёт на исходе осенней поры? Рыцарь, всему своё время и место! Бросьте чудачить, вернитесь домой И позабудьте чужую невесту, Ставшую чьей-то чужою женой. Что же вы, рыцарь...? Но вместо ответа, Номер Изольды храня не к добру, Он в телефон опускает монету, Слышит – «...алло?» – и молчит на ветру. 3. НЕ ТО, ЧТОБЫ РЫЖИЙ… Прощай. Расстаёмся. Надолго? Не знаю… Быть может, на месяц. Быть может, навеки. Да, будет апрель, и сугробы растают, Но мы – только люди, а люди – как реки: Бурлят в половодье, сгорают от жажды, Меняют внезапно теченье и русло. Когда-нибудь скажешь: – Я знала однажды… Не то, чтобы рыжий, не то, чтобы русый… Прощай. Расстаёмся. Дорога торопит. А мы и забыли, что есть расставанья, Что разум внезапная встреча утопит В том хаосе, что не имеет названья, Что чудо и случай сливаются мудро, Что тьма превращается в губы и руки... Но утро, проклятое серое утро, Всему возвращает окраску разлуки. Прощай, моя женщина. Воют моторы, И крылья звенят, будто струны потери… Прощай. Суждено позабыть мне не скоро, Как ночью бесшумны движенья и двери, Как вены бунтуют разбуженной кровью, Как тени и сны на рассвете не тают, Как пёстрый халатик лежит в изголовье... Прощай, моя женщина! Я улетаю. Да будет мне памятен миг этот каждый, А слёзы бывают горчайшего вкуса. Когда-нибудь скажешь: – Я знала однажды… Не то, чтобы рыжий, не то, чтобы русый… 4. И В ЭТОТ ДЕНЬ… «И в этот день мы больше не читали...» ___Данте, «Божественная комедия»____ Лицом к лицу… Как чудо, невозможной Казалась встреча, но она была. Лицом к лицу – у противоположных Сторон, как мир, широкого стола. Я говорил, из мыслей сети плёл, Я складывал узоры из мгновений, А мне хотелось опрокинуть стол И молча целовать твои колени. Не прикасаясь, с головы до лона Уже тебя я знал. А на столе Сухая терпкость старого «Барона» Пpoзpачно розовела в хрустале. И тьму в зрачках как будто бы храня, Ты мне сквозь все столетия и мили Сказала: «Обнимите же меня!»... И бoльшe мы в тот день вина не пили. 5. Я НЕ ВЕРЮ… Я не верю, что рвётся последняя нить И что наши часы отстучали. Надо лишь не бояться с тобой говорить В полный голос любви и печали. Я, увы, не рождён дураком и шутом, И в лихое моё одночасье Не могу, не хочу ни сейчас, ни потом Клянчить или выменивать счастье. Я себе говорю: «Лучше горькую пей И молчи, коль совсем безнадёга, Но не стой на коленях у райских дверей, У её золотого порога…». Ах, как холоден он! Как из лунного льда. Здесь надежды скрипят тормозами. Ты уходишь опять. Каждый раз навсегда. Я тебя провожаю глазами. Уходи. Ни простить, ни забыть, ни избыть, Как не вычерпать тьмы из колодца... Я не верю, что рвётся последняя нить, Даже если она и порвётся. 6. ТЫ ЗНАЕШЬ… Ты знаешь, как это бывает, когда Всё вдруг непонятно стихает? Как звёздная с неба струится вода И вниз по деревьям стекает? Ты знаешь, как ночь, будто синий факир, Тебя одевает луною? Ты знаешь, как странно меняется мир, Когда ты со мною, со мною? Ты знаешь, что губы, и вздох, и рука Желанны в запретности трижды? Ты знаешь, как ноша моя нелегка, Когда «не люблю…» говоришь ты? На сердце положена мне, как печать, Ты горечь и счастье сомненья. А знаешь, как сердце умеет стучать, Когда оно ищет мгновенья? Бормочут деревья стихи наизусть, Шурша потемневшей листвою. И я говорю: – Ну и что? Ну и пусть! Пока ты со мною, со мною… ВИЙ Эта повесть сквозь года и даты – Будто сгусток потаённой тьмы... «Вия» в классе, кажется, девятом В пол-урока одолели мы. И с тех пор во мне таится где-то Меж иных забот, забав и дел Мысль чуть-чуть пугающая эта: «Я, как Вий, всё видеть бы хотел». Но не вижу. Зрения коросту Проклинал я в жизни много раз: Даже то, что видеть было просто, – Шло, плыло, скользило мимо глаз. Есть ли, нет? – обманчиво казалось Небылью, пустышкой, а потом Как в насмешку, мне оно являлось Слишком поздно в облике своём. Почему же, жаждой правды мучась, Доверяя чувству и уму, Видного не видеть – наша участь? Кто бы мне ответил – почему? Но молчат и боги, и стихии, И среди давно привычной мглы Думаю с печалью: все мы Вии... Потому и веки тяжелы. 7. СИЗИФ Твои и лёд, и пламень больней день ото дня… Любви Сизифов камень, ты пожалей меня! В кровь – пальцы и колени… Волок, покуда мог, распутицей сомнений, терновником тревог. Давно сломались крылья. Я падал и вставал, но слабостью усилья души не предавал. Ах ты, моя обуза… О ты, мой вечный свет! Нет тяжелее груза и радостнее – нет. 8. О ЛЮБВИ С ГЛАГОЛОМ «БЫТЬ» – Светает, – ты сказала, – посмотри… Я посмотрел. Был свет. И был он тонок. День выходил из домика зари, Как золотисто-розовый цыплёнок. Уже был звонок он и голосист И к нам стучался лапкой многолистой, И на стекле пластался каждый лист Изнанкой голубой и серебристой. Был новый день сродни скорее сну, Чем яви утра, и, казалось, снится Нам ранний мир, где к каждому окну Прильнула вновь родившаяся птица. В любом луче, в касании любом, Которыми нас утро одарило, Всё было просто – солнце, ты, любовь, А главным было то, что это было. И «быть» – глагол великой простоты – Нас делал повсеместными… Но всё же Я быть хотел с тобою – там, где ты Была, и есть, и завтра будешь тоже. 9. п. А. Не уходи, помедли, Суламифь, Пока еще не загорелось утро И можно быть счастливым, а не мудрым. Пьяна луна – и пляшет вкось и вкривь! …Не уходи, помедли, Суламифь. Не царь с тобой, а просто Соломон, В твоих глазах и пальцах заплутавший, Как мальчик, пьющий из запретной чаши, Как Бог, ревнив и, как Адам, влюблён… …Не царь с тобой, а просто Соломон! Забвенье наше слаще, чем в вине! Но нет от Рока бегства и лекарства… Тебя убьют, я стану стар, а царство Погибнет… A сейчас иди ко мне! …Забвенье наше слаще, чем в вине. РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ НА ПАСХУ «Христос воскре́се!» – плакали и пели, Убогим клали сласти и рубли, Воды касались в каменной купели И в беленьких косыночках брели... Я их – и постарей, и помоложе, Счастливых и у горя на краю Несуетно несущих имя Божье – Немало повидал за жизнь свою. И, чуждый этой веры от рожденья, Я, выросший вдали от слова «Бог», Дивился свя́зи силы и терпенья, Чьего единства я постичь не мог. И мне далось – не логикой, не мерой, А будто взмахом удивлённых крыл: Бог если был, то был силён их верой, А если не был, всё равно он был. Несли они не страх, не покаянье, Но тихое величие своё, И был их Бог – любви иносказаньем, Прекраснейшей метафорой её! СМЕРТЬ ПУШКИНА Запах пороха в утренней стыни. Речка Чёрная. Белая твердь... И кровит у России доныне Навсегда не прощённая смерть. Что ж запало империи в память, Что за мука ей в душу легла, Если долгой истории замять Кровь поэтову не замела? Всё сперва так смешно и знакомо: Сплетни, письма, рогатый супруг... А умрёт он в мучениях дома, И жандармов поставят вокруг. Ночью гроб увезут на повозке, Ибо велено люд не смущать. Будет долго плакать Жуковский, Будет Вяземский долго молчать. Будет много молчавших и певших, Не желавших его забыть, Защитить его не успевших, Не допущенных хоронить. Всей империей не сумели Удержать роковой курок – И винятся у смертной постели Бродский, Тютчев, Ахматова, Блок. С горя пьют из той самой кружки Чудной лёгкости волшебство. Пушкин умер. Да здравствует Пушкин И нездешняя тайна его! ЖИЗНЬ НАТАЛИ Светлей зари! Нежнее лала! Заманчивей звезды вдали! – Наверно, всех сравнений мало, Чтоб рассказать о Натали. Под люстрами – сама луч света! – Едва она входила в зал, Пылали щёки у корнета, Лишался речи генерал. Ах, если б не наказы мамы Чураться всяческих забав... И тут возник вот этот самый – Мал ростом, странен и лукав. Лик тёмен, как сожжён в пустыне, Зеницы – пристальная мгла И так черны, что даже сини, И зорки, будто у орла. Сам строен, и танцует дивно, Все говорят – в стихах велик, И шутит дерзко и зазывно, И слухи есть, что чаровник! Венчались. Муж явился пылким! В подглазьях по утрам круги. А дальше – соски да бутылки, Беременности и долги. Близ дома громыханье бричек, Зимой не спишь из-за саней. Да, гений муж, но не добытчик. (Пегас – он тоже из коней, Да ведь не годен для упряжки, Хоть сам не ведает того, И не понять жене-бедняжке Судьбу крылатую его...) К простому тянется натура, И так ли важен ей талант, Когда искусно строит куры Голубоглазый эмигрант, Хоть и не князь, но белой кости; И что же делать, например, Когда зовёт подружка в гости, А там красавец кавалер?... Уйти! Немедля! Но осталась. А дальше темень и секрет... Но вот подружка постаралась, И что-то там проведал свет, И сплетни вкупе с политесом Пустились в бесовской полёт: – У Пушкиной роман с Дантесом? Ну погоди же, рифмоплёт! Ах, этот шабаш оскорблённых Чужим талантом дураков, Ещё с Лицея обозлённых Занозами его стихов, Рифм, эпиграмм! А с ними вместе Теперь торжествовать могли Все те, кто долго жаждал мести К ним равнодушной Натали. Дом стал угрюм и будто зыбок, А на прогулках по Сенной Тянулся шлейф полуулыбок И взглядов за её спиной. Она к священнику сходила, Что с Александром их венчал, Молилась и поклоны била, А муж молчал, молчал, молчал... Молчал с детьми, молчал в постели, Молчал – как исчезал вдали. Когда же в январе с дуэли Его на санках привезли, Он ей за сутки до ухода Шепнул с хрипением в груди: – Будь в трауре по мне два года, А после замуж выходи... И умер, и, как нам известно, В обитель ночью увезён. Всё прочее неинтересно: Она была, пока был он. Семь лет говела и вдовела, В дому возилась день-деньской, Слезу пускала то и дело; Потом посватался Ланской. Вновь дети, двое или трое, И можно не считать рубли... Из-за Елены пала Троя, А Пушкин – из-за Натали. Сошлись события и даты, Трагедий пестуя росток, Но женщина ли виновата, Когда судьбою правит рок? И стоит ли пенять напрасно Тому, что выше наших сил? Да, Натали была прекрасна! Недаром он её любил. ИЗ ЦИКЛА "И НЕМНОГО О СЕБЕ...": ЖДИ И ВЕРЬ Жди и верь: ничто не мимо. Всё приходит в свой черёд. Тихо, неостановимо Жизнь, как дерево, растёт. Ствол – года, и память – корни, И размах надежд-ветвей... И чем выше, тем просторней Дереву судьбы моей. По краям – все страны света. Сверху небо, снизу твердь. Всё в своё приходит лето – Жизнь, любовь, мечта и смерть. АВТОПОРТРЕТ С КЛЮЧАМИ Вот связка ключей в обветшалом пальто, А чьи и откуда – не помнит никто. Шнурок перетерся, и нет, хоть умри, Ненужнее вещи, чем ключ без двери. А это тетрадь позабытых стихов С рифмованной горстью надежд и грехов – Свершившихся, нет? Да не все ли равно... Ведь если что было, то сплыло давно. А это я сам – автор слов, и потерь, И старого дома, где новая дверь, И вечной Вселенной, и летнего дня, И утра, где женщина любит меня! СОЛНЦЕ Да, солнце существует! Без сомненья! Оно в разрывах скучной серой тьмы Стоит, как банка красного варенья На белом подоконнике зимы. И чтобы мне повеселеть немножко, Когда в душе тоска и маята, Я буду есть его большою ложкой И накормлю собаку и кота! Я И МИР Огромен мир! И вeчнo разный! И хоть Bceлeннaя одна, Он света вихрь шарообразный, И без пределов тишинa, И дальний гром, подобный року, И кванта крохотная страсть, И черноты, не видной оку, Всепожирающая пасть, Галактик выгиб лебединый Спиралевидного огня... Такой большой! Такой единый! – Величиной почти с меня... КАРМИЧЕСКОЕ Антиэпиграф: Ни страны, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать... И.Бродский __________________________ Какого б мы ни были роста, Таланта, удачи, ума, А всё-таки адрес погоста Судьба называет сама – А после кривыми перстами Швыряет, смеясь, наугад Тяжёлой землёю под нами И небом, которое над. А прочее всё – между прочим, Трясенье эфира, слова. И пусть мы себе напророчим Какие-то там острова, Пригорки, леса и поляны, Где встретим пришествие тьмы, – Всё будет не так, и нежданно, И выберем место не мы. Но в этом смешном неуменье Забыться в своей тишине Великое есть снисхожденье Вселенной к тебе и ко мне. Да, знаю, что век мой конечен, Но хоть неизбежен исход, Надеждой незнанья расцвечен Безвестный его небосвод. Так стоит ли в долгой печали О месте и часе гадать? Не мы себе жизнь выбирали, Не нам себе смерть выбирать И рифму искать для погоста; И, глядя за дальний предел, Не сумрак я вижу, а остров, Где снова б родиться хотел... АДАМ И ЕВА В АДУ Эпиграф: Двум призракам напомнил старый сад О том, что было много лет назад. Поль Верлен _____________________________ Война закончилась. С усмешкою Скелеты пялятся на пыль, Шуршащую над головешкою Диаметром в семь тысяч миль. Всё, что цвело и пело живностью – селенья, воды и леса, – Огнём и радиоактивностью Война убила в полчаса. Мир мёртв. И лишь в часы безлунные, Не видимы ничьим очам, Два призрака, навеки юные, Здесь проплывают по ночам. Бесплотны и почти что сказочны, Через оплавленный бетон Легко, капризно и загадочно Скользят во тьме она и он. Их шёпоты – о давнем августе И о счастливом сентябре, О светлом мире, полном радости, О поцелуях на заре... Легко скользят две тени белые Не зная боли и тревог, Под небесами обгорелыми, Где вместе с миром умер Бог. |
| вернуться на главную страницу |
| послушать декламацию стихов |
| перейти на сайт matyuhin-songs.narod.ru |
