| |||
|
|
ВЕСЫ Вину людей чеканят на металле, А их заслуги чертят на воде. Данте Когда запирали меня на засов, я где-то писал о двух чашах весов. А нынче всё чаще, всё хлеще везде те чаши – две чаши на страшном суде. Я нынче не вою, мечты не бужу, давно без конвоя на воле хожу, но стало не слаще – я духом иссох: ведь в жизни всё чаще те чаши весов. За первую чашу, что был я в плену, я вымыл парашу потом не одну, пыхтел лесорубом, откатчиком был, но был однолюбом – отчизну любил. Был тонок и звонок, как школьный скелет. Отбыл, как поддонок, свои десять лет. За первую чашу – у всех на виду, отпущенный даже, всё так же иду. Что делать – горюю: в руках на весу я чашу вторую лет тридцать несу. Ту чашу вторую – возьмите её! Поверьте, не вру я, в ней сердце моё. Я чашей второю живу, чуть дыша. Вам чашу открою – в той чаше душа. Извечной печали такая цена – душа на молчание обречена. Я в этой глуши ни о чём не прошу – услышьте, чем жив, чем дышу, что пишу! Живу я молебном далёкого дня, где вспыхнет потребность услышать меня. 1974 КТО ИЗ НАС ФАШИСТ? На нижних нарах дремлю, голодный. На верхних нарах в хмелю уголовник. Лагерный барин – сыт, форсист. Лает мне: – Фраер, не спишь, фашист? Ему – амнистия, свобода выдана. А мне – комиссия: на инвалидную! Нашли дистрофию, склонялись к пеллагре. Тут все мы такие – пожалуй, пол-лагеря. А он – он вор, лагерный бог. Кто я ему? Вол. Кто он мне? Волк. Я шел на войну. Я падал в плену. Ему – все равно: ел хлеб, пил вино. Я был на счету у конвоя эсэс. Он был на счету у милиции. И вот я здесь. И вот он здесь. Подводим черту. Умилительно! Черта? Ни черта! Ну что тут к чему? Он мне не чета. Не чета я ему. – А нам доверие!– хрипит он гордо. Эх, нары верхние, палата лордов! Он сильный, повыше. Я, хилый, пониже. Он, видно, не слышал о Фридрихе Ницше. А то б, удивлен, он узнал бы, ершист, что именно он, а не я фашист. 1948 ОДНОНАРНИКУ Попраны и совесть и свобода. Нас загнали в беспредельный мрак. Ты сегодня «сын врага народа». Я из плена, то есть, тоже враг. Я не знал того, что нас так много, И что здесь хоронят без гробов. Я не знал, как широка дорога В этот мир голодных и рабов. Много нас, усталых, но упрямых. Много нас, растоптанных в пыли. В чем же соль, мой друг Камил Икрамов? Лагеря Сибири – соль земли. 1947 ИЗ ПЛЕНА В ПЛЕН Жизнь моя, иль ты приснилась мне? Сергей Есенин Родина, все эти годы снилась ты. Ждал я, что к рукам твоим прильну. Родина, по чьей жестокой милости мы сегодня у тебя в плену? На допросах корчусь, как на противне. Что ни ночь — в ушах свистящий шквал: — Ты — предатель, изменивший Родине! — Только я ее не предавал. Офицер — собой довольный, розовый, чуть взбодренный, оживленно свеж, мягко стелет нежными угрозами: — Ты узнаешь, что такое СМЕРШ! «Смерть шпионам» — воля повелителя. СМЕРШ, как смерч, основою основ. О, триумф народа-победителя с тюрьмами для собственных сынов! Слушали в строю еще на фронте мы чрезвычайный сталинский приказ: каждый, кто в плену, — изменник Родины. Плен страшнее смерти был для нас. Кто в плену — над тем висит проклятие тяжелее вражеских цепей. Дай вам Бог не знать проклятья матери! СМЕРШ страшнее смерти нам теперь. Мы — репатрианты. Ходим ротами. С ложками. В столовую. Раз-два! Кто нас предает сегодня — Родина или власть земного божества? Где же он, предел сопротивления в следственной неправедной войне? Что же здесь творят во имя Ленина? Жизнь моя, иль ты приснилась мне? 1945. ПРО ВОРОБУШКОВ Воришки-воробушки, голодно! А в промерзшей робушке холодно. Не проходит дрожь – что ж, что в валенках. Я на вас похож – серых, маленьких. Снег, пурга-метель за метелями. Эх, куда теперь залетели мы? Птички квёлые вы, воробушки. Так недолго и до хворобушки. Ах, недужно тут жить воробушкам, где из ружей бьют по головушкам. 1949 ТАКИЕ СТРОКИ НЕ УМРУТ Во глубине сибирских руд Храните гордое терпенье Александр Пушкин Такие строки не умрут. Их вещий смысл постиг теперь я: во глубине сибирских руд храните гордое терпенье. Во глубине. В углу. В себе. В Сибири. В сером серебре своих висков. Во льдах, в граните к своей земле, к своей судьбе терпенье долгое храните. Не зло, не горечь, не печаль -- они пройдут угрюмой тенью. Пред нами -- дней грядущих даль. Храните трудное терпенье. Пусть ночью -- нары, днем -- кирка. И пусть сердца легко ранимы, пусть наша правда далека -- терпенье твёрдое храним мы. Оно нам силой станет тут, спасет от мрака отупенья. Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье. 1952. Г О С П О Д И, В С П О М О Г И Господи, ежели Ты еси, сердце моё через мрак пронеси, щедростью освяти из горсти. Помилуй мя и прости. Волей Твоей укрепи мне дни. Милостью не обойди мя – прими жизни моей затаённую песнь, поелику аз есмь. Я свои терния перетерпел. Дай мне терпения и на теперь. Не заглуши вопиющего глас в исповедальный час. В этой сумятице невмоготу непросветлённым уйти в темноту. Господи, ежели Ты еси, помилуй мя и спаси. 1992 В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО Как сущности первооснова и жизни самой торжество, “В начале было Слово”. То Слово превыше всего. Его бесконечна дорога. Оно – над хребтами эпох. “И слово было у Бога, и Слово было Бог”. И слово овеяло землю, Ее озаривши чело. Ему и философы внемлют, Оно и к поэтам пришло. Поэт – растяжимо понятье: Кого им считать, кого – нет? Поэт обречен на распятье, Когда он российский поэт. Не тот, что на спице железной, Как флюгер, ветрам подчинен, А тот, что над самою бездной Встает из распутья времен, Чья жизнь наподобие глины Как есть перемолота в прах, И даже не сыщешь могилы В безмолвствующих лагерях. В прозренье поэта – утрата Всей жизни за правду пера. Не внять ему – это расплата Сегодня за наше вчера. А слово, как высшая совесть – Его не загонишь в загон. В нем сущая вера, в нем все есть. Над словом не властен закон. То слово в затонах не тонет, В геенне-огне не горит. Оно и рыдает, и стонет – Оно на весь мир говорит. ЖЕНЩИНА Ещё не было в мире меня средь людей, хоть и жил я, никем не замеченный. Лишь одна только знала, что близится день, так давно ожидаемый женщиной. Мне она самой первой любовью была - и готовилась к этому нежно: и меня ждала, и меня родила, и мне имя дала эта женщина. Я губами тянулся к её груди, сразу к близости сладкой привыкнув. А она уже знала, что я впереди по-другому к другой приникну. Знала – буду губами искать по весне чью-то сладкую близость упрямо и любимую вдруг окликать в полусне, как из детства, забывчиво: Мама! Моё светлое таинство, мир мой земной, безрассудной души прибежище, если б только не ты, что бы стало со мной, что б осталось от жизни без женщины? С ней я жив, от неё отойду на покой. И в последний мой день будет здесь она: мне закроет глаза невесомой рукой и слезой окропит меня женщина. И как раз подрастет незаметно в свой срок, и не раз мою вспомнит судьбу еще моя веточка - вешний зеленый росток: моя дочь – чья-то женщина в будущем. Будет где-то любви её круговорот, от природы веками завещанный... Я умру. Но вовек на земле не умрёт лоно жизни, любовь моя – женщина. ЖЕНИХИ Я в ЗАГС зашёл по поводу развода – от старта брака финиш мой таков. А в ЗАГСе отирается два взвода потеющих от счастья мужиков. Я в ЗАГС принёс решение суда. Что, женихи, вы жадно ждёте чуда? Эх, братцы новобранцы, вы – туда! А я – я с поля брани, я оттуда. Я знаю, чем кончается, хи-хи, всё то, чего вы ждёте, женихи! СЕРЕБРО И БЕС В РЕБРО П а р о д и я Любовь взаимная, поверьте, есть величайшее добро: любимым быть, любить до смерти – ценней, чем жемчуг, серебро. Увидеть в женщине сумейте, свою мечту, а не ребро! Эвелина Остоженская ----------- В знак величайшего добра Бог тело даровал Адаму и душу вдунул внутрь. А даму Бог создал из его ребра. Адамы, - те, что с бородами! Коль бес в ребро, как дробь в ведро, а в бороде уж серебро, то вы узреть сумейте в даме свою мечту, а не ребро! Не до ребра, когда с годами Бодрит и радует бедро! ВЕТЕРАН ДОН ЖУАН Дон Жуан на пенсии – вот морока! Вредная профессия – раньше срока. Тошнотворно-муторно быть в отставке. Иногда берут его на полставки. Чуть дыша дотащится до дивана: всё ж тоща дотация дон Жуана. Жизнь его существенно укачала: Он же на общественных был началах! Плед, диван – спокойствие, бред, нирвана. Дед Жуан, на кой тебе донна Анна? НЕТ В ЖИЗНИ СЧАСТЬЯ Чует сердце звуки трубные – не пора ли собираться? Напоследок жизни трудно мне в пережитом разобраться. Полюбив меня из жалости – безрассудно, сумасбродно, всей душой ко мне прижалась ты, а ушла бесповоротно. Нет, себе не взрежу вены я – сам собой настанет час тот: штраф за сладкие мгновения. А без них нет в жизни счастья. Что-то в памяти разжижено, что-то вымылось бесследно. Я люблю тебя пожизненно. Не кори меня посмертно. |
| Вернуться на главную страницу |
| Послушать декламации стихотворений Юрия Грунина |
| перейти на сайт matyuhin-songs.narod.ru |
