| |||
|
|
ДЕТСКОЕ В зоопарке, в зооклетке был единственный изъян: там сидел, прижавшись к сетке, очень грустный обезьян. Кто совал сквозь клетку фиги, кто слова туда кричал. Но на эти все интриги обезьян не отвечал. Он сидел на пятой точке, глядя бедственно на всех, как в прозрачной одиночке безнадежно грустный зек. С расстояния эпохи было ясно и давно, что дела людей неплохи, если так заведено. Если мы – снаружи клетки, а внутри сидят как раз наши маленькие предки, осужденные как класс. Есть у них банан и ветки и подстилка для любви. Но нельзя за сеткой клетки стать потомками, людьми. И нельзя, как те придурки, что снаружи голосят, прогуляться в модной шкурке по дороге в зоосад. ИЗМЕНА Да не в возрасте дело. И дело не в том, что не спится. (Ствол свечи убывает с начала, а не с конца) Все равно есть такие слепящие женские лица, Что даешь петуха – как будто даешь скворца. Я любил в этой жизни опасно красивых женщин. (Чище горного снега бывает лишь горний свет) И красивее той, с которой я нынче свенчан, Ничего в этом городе просто нет. Ей от снега дано, ей дано от дождя и от града. (Тает вовсе не то, что взято, а тот, кто взял) Все равно не могу отвести вороватого взгляда От лица незнакомки, входящей в концертный зал. Если это – измена, то это от сходства. (Только глядя на копию и понимаешь класс) Красота – это бедствие. Это такое уродство, Что нельзя оторвать глаз! Ничего я не знаю о мраморе теплого цвета. (У дельфийцев свое, у природы свое ремесло) Знаю северный лик, обрамленный колосьями лета, И румянец восхода, упавший с небес на чело. Если чем я и болен, то зрением. С детства. (Зряч не тот, кто видит, а тот, кто ослеп на треть) Наглядеться еще. И еще наглядеться На саму красоту. И еще. А потом – умереть. ПЛАЧ ПО ЧЕРВЯКУ Кьяре Хас Расположимся с донкой на реке. Посмотрим, как под нашим взором рачьим Червяк, спасаясь, бьется на крючке С разорванным своим нутром прозрачным. Сквозь зубы плюнем, как заведено, На червяка – для счастья и для вида. И, размахнувшись, отошлем на дно. Тем паче, сам он жаждет суицида. И там, на дне, застряв в зубах ерша, Или в губе голодного налима, Он будет знать: круговорот верша, Цель провидения неумолима. Не сам возник, не сам отмерил срок, Не сам себе назначил испытанья. Есть все-таки непостижимый прок – Быть гибельным звеном в цепи питанья. Где он исчез – расскажет поплавок. Кто пожалеет жертву – тот заплачет. Пронзен, утоплен, сожран. Но плевок... Плевок, наверно, тоже что-то значит. ПУСТАЯ МИСКА. СВЕТ ОГНЯ… Пустая миска. Свет огня Дорога от порога. Собака смотрит на меня, Как я смотрю на Бога. Ей кажется внизу, у ног, Что там, где светят очи, Все знает белокурый Бог, Все может, если хочет. На невидимке поводка, Соединенной с небом, Ей кажется: моя рука Неистощима хлебом. И если я повел плечом Или напрягся станом, То, значит, кормчий увлечен Своим, небесным планом. Он ведает, куда ведет По водам и дорогам. Но ничего не знает тот, Кого назвали Богом. ВМЕСТО БУРИМЕ На песке, отшарканном от снега, веткой нацарапано эссе: «Я б хотела умереть от смеха. Но умру, наверное, как все». Детский почерк. Воткнутая ветка. Как перо в чернильнице души. Словно эта мыслящая детка предлагает: хочешь – допиши. Я бы тоже, детка, я бы тоже. Жизнь смешна – животик надорвешь. Каждый день, ее абсурд итожа, хрипнешь. Но от смеха не умрешь. Этот клекот, кашель, припаданье, эти слезы честные из глаз... Смех – он то же рвотное рыданье, душеизвержение из нас. Вот оно, как спазмы, убывает. Ты затихнешь, смыслом смущена. Если что всерьез и убивает, то за взрывом смеха – тишина. ПРОСТИ Из прощенных воскресений – это я хотел бы в темном доме провести. Кто вернулся, не включая света, тот и говорит: прости. Это – маленькое слово в русской речи. Но в словах решает все не габарит. Кто сильней, кто фаворит при встрече, тот и говорит. В то, что оба без греха и края, в это верят только дураки. Двое белыми одними не играют даже в поддавки. Белый цвет – он твой. Но в день прощенный для ничьей на досках бытия первым ходит тот, кто выбрал черный. Пусть им буду я. ЯВЛЕНИЕ Не надеждой, не славой, не златом, не жемчугом, Не библейским дождем – Бог приходит к мужчине в обличии женщины. В этом я убежден. Он приходит однажды в деянии будничном. Хитрость Бога проста: Все, что хочет сказать он мужчине о будущем, Он кладет ей в уста. Он доспехи войны забирает у воина – Щит, кольчугу и меч. Все, что нам по любви в этой жизни позволено, Отдает ей стеречь. А еще наперед золотые, краплаковые Он дает ей свои образа. Чтобы только она над мужчиною плакала И закрыла глаза. И тогда он уходит, никем не замеченный. И глядит, как на землю луна. А в каком из обличий приходит он к женщине, Знает только она. О ГЛАВНОМ Вся загадка живой природы или не вся, но она такова – хоть на земле, хоть на луне: возле мужчины женщина должна проходить, тревожно кося: кто его знает, что у него на уме. Если она коснется локтем или плечом, это – уже разряд. Если бедром – война. Кто-нибудь из двоих, как правило, обречен, ибо природа любви двойна. Закрывая тему войны полов меж людьми, я бы добавил, что победитель есть. Это не он и не она, а плод любви. То есть благая весть. В СТОРОНЕ ОТ ТРОПЫ… В стороне от тропы Под осиновый всхлип Собираю грибы… Белый груздь – это гриб! Я иду по камням, Я стою под сосной, Я березовым пням Бью поклон поясной. Августовские дни! Всё в росе, как в дыму! Горькой кистью брусни- чною жажду сниму, – И хожу, и тружусь, Полной грудью дышу! До бровей надышусь! До краев нагружу! Под декабрьский скрип Жду вас в гости, друзья! Белый груздь – это гриб! Не отметить нельзя. ГРУЗДИ БЕЛЫЕ, КАК БЛЮДЦА… Грузди белые, как блюдца, Подойдут, в сапог упрутся, Дождевой росой полны. Под любой такой холеный — С луком, с маслицем, соленый! — Забуреет полстраны. Дышит лес туманом влажным. Вдаль гляжу из-под руки — В гамаках висят, вальяжны, Золотые пауки. Зубы скалят, пузы чешут, Солнце ждут, а наверху Две сороки ладно брешут, Сочиняют чепуху. «Вот идет медведь горбатый! Злой медведь, большой, седой...» Что — медведь, я сам сохатый, В сапогах и с бородой!.. Бурый вереск, небо сине, Пней нахмуренные лбы... Я люблю тебя, Россия, В том числе и за грибы! Через павшую лесину В гущу лезу, бью росу. Грузди валятся в корзину: — Унесешь ли? — Унесу! |
| послушать песни на стихи Владлена Дозорцева |
| вернуться на главную страницу |
| перейти на сайт matyuhin-songs.narod.ru |
